Марк ЗАХАРОВ: «Моя жена бывает предельно строга»

Марк Анатольевич, не первое десятилетие Вы не просто возглавляете театр, но и поддерживаете его удивительно спортивную форму. В такой суматохе за здоровьем следить надо особенно, всегда ли это удается? Все говорят: главное — здоровье, здоровье не купишь. Но ужас или — не знаю — могущество нашей цивилизации в том, что за деньги можно купить себе несколько лет жизни. Лужков проспонсировал мою операцию на сердце, и поэтому мы сейчас с вами беседуем. А так я должен был несколько лет назад уйти в мир иной. Сегодняшняя медаппаратура и медикаменты, которые некоторым врачам даже запрещают называть пациентам, так как они слишком дороги, продляют жизнь. С помощью денег можно принести счастье или достаток тем людям, которые находятся на грани тяжелого существования. Я ко всему научился спокойно относиться — ко всем ужасам, которые вижу по телевидению. Но все-таки, когда я вижу, как человек останавливается у мусорного бачка, на меня это действует угнетающе. А возраст Вы чувствуете? Знаете, я всю жизнь провел в разного рода мечтаниях. И последнее время меня стало пугать, что количество мечтаний резко уменьшилось. Всетаки за 70 лет перевалило — может, это и естественно. Возраст — для вас болезненная тема? Это тяжело. У вас дети есть? Нет еще. Когда появятся и достигнут 4-летнего возраста, начинайте учить их иностранному языку. 3–4 языка будут знать. А мне вот сейчас выучить язык иностранный... Я тут попробовал, так у меня сразу давление поднялось. Я знаю 28 английских слов, которых мне вроде хватало. Но захотелось улучшить. Начал с неправильных глаголов — давление и подскочило. В результате решил, что останусь в пределах тех знаний, которые получил в школе. Тогда поговорим о театре. Как Вы определяете, насколько успешны спектакли «Ленкома»? Разумеется, кроме количества проданных билетов. Я радуюсь, когда в театр приходит примерно равное количество мужчин и женщин — это значит, что идет хороший спектакль, потому что мужчины сейчас очень ценят время и деньги. – А если одни женщины в зале? – Это сигнал. Может быть, и радостный, но, скорее всего, спектакль переходит в фазу второй свежести, хотя иногда о свежести трудно судить. Вот недавно на гастролях в Петербурге мы в тысячный раз сыграли «Юнону» и «Авось». Много лет этот спектакль идет на сцене «Ленкома», но аншлаги не прекращаются. Регулярно меняются артисты, от первого состава остался только один человек — ассириец Александр Садо. В день тысячного спектакля я написал ему на афише поздравление с тем, что он самый долгопоющий ассириец на территории Российской Федерации. Кстати, на поклонах после спектакля были громовые овации, публика очень долго не отпускала артистов, тогда я вышел на сцену и сказал: «Вы меня извините за неадекватность, но когда я слышу такие аплодисменты, то думаю: наверное, так встречали Ленина на третьем съезде у нас в купеческом клубе, где теперь размещен «Ленком». – В «Ленкоме» стали часто бывать государственные деятели. И если раньше было модно играть в теннис, а затем заниматься дзюдо, то теперь, наверное, появилась мода ходить в Ваш театр? – (Смеется.) Да, вообще многие решили, будто у меня наверху есть очень сильная поддержка. Приходят часто, я даже охранников многих знаю в лицо. Недавно приходил Дмитрий Анатольевич Медведев, и я увидел, что из старой президентской охраны осталось два человека, в том числе женщина. – Можно создать целую галерею именитых гостей, которые побывали в «Ленкоме»... – Я помню, когда в горбачевскую эпоху Ельцин был отовсюду изгнан, я позвонил ему по телефону и пригласил на спектакль «Диктатура совести». В постановке был такой момент, когда Янковский выходил с микрофоном в зал и задавал вопросы. А в тот вечер он подошел к Ельцину. Народ закричал: «На сцену его!» После этого Ельцин еще не раз приходил в «Ленком». Никогда не забуду, как в разгар антиалкогольной кампании в моем кабинете мы пили коньяк: Ельцин, я и Юз Алешковский. И вот я понял, что началось новое время, раз в моем кабинете выпивают такие люди. Правда, Ельцин тогда был лишен всех регалий. И когда я увидел, что он отправился домой пешком, то взял у нашего электрика автомобиль, с трудом его завел (это сейчас некуда машину поставить у театра, а тогда машин почти не было) и поехал догонять Ельцина. Когда мы поравнялись, Борис Николаевич очень обрадовался, но я понял, что его в автомобиль не втиснешь — уж очень ноги у него длинные. Но все же я кое-как поднажал, он оказался в машине, мы поехали... Через какое-то время я стал членом Президентского Совета... – Вы ускорили смерть КПСС, порвав партбилет. Сегодня порвать ничего не хочется? – Нет. Моя жена сказала, что это был самый безвкусный поступок в моей жизни. И я с ней согласен. А вскоре произошел еще один случай. Мне кто-то сказал в театре: «Марк Анатольевич, там на Пушкинской площади вас выкликают». Оказывается, шел митинг, и Новодворская кричала в мегафон: «Нам нужен такой президент, как Марк Захаров». Я это не слышал, но слышали люди. – Вы не пошли на площадь? – Нет, не пошел. – А вдруг бы изменилась история России? – Я думал, все изменится, когда мои однолетки станут руководить страной. А оказывается, что дело не в этом. И однажды я набрался смелости и сказал Горбачеву в присутствии большого количества людей: «Недостаточно быть добрым дирижером, хорошим режиссером, талантливым балетмейстером, симпатичным музыкантом, чтобы заниматься политикой. Это особая профессия, в ней нужна другая кондиция, другое образование и другой строй нервной системы», поэтому я от политики сознательно дистанцировался. – Как на артистов влияет то, что в «Ленкоме» часто бывают первые лица страны? – Артисты это ценят. Радует, что наш театр в числе уважаемых организаций, хотя относиться к этому без иронии я не могу. – С проявлением звездной болезни сталкиваетесь в театре? У вас же в труппе звезда на звезде... – На репетициях нет, не сталкиваюсь. А вот некоторые интервью почитаешь, так там проскакивают фразы, над которыми я задумываюсь. Например, моя любимая Маша — Мария Андреевна Миронова — сказала про «Ленком»: «Я воспитывалась среди старинной мебели». Я вздрогнул. — А любимчики есть? – Ну, любимчики всегда есть. На первом месте, конечно, Броневой со своим тяжелым-тяжелым, но покладистым характером. Потом Чурикова, Збруев, Захарова, Певцов, Раков... Агапов у нас стал очень хорошо играть. Ему бы сняться в какомто хорошем фильме, чтобы все посмотрели. – Ленкомовская молодежь много снимается в сериалах. Вам это не мешает? – Нет. Если есть какая-то удача в кино или на телевидении, артист приходит в театр обогащенный. Он видел других хороших артистов, он был в несколько иной технологической среде. Он что-то приобретает и начинает беречь свое имя. Правда, не всегда этот процесс бывает полезным. Не так давно у нас в «Шуте Балакиреве» стал выделяться один артист, он явно шел к успеху, поэтому я терапевтическую работу с ним провел. Я поинтересовался: «Если получится хороший спектакль, вы с ума не сойдете? Начнут ведь щелкать камеры, спрашивать: кто вам дороже — брюнетка или блондинка?» Он говорит: «Ну что вы, не сойду» Но получил Госпремию и... началась звездная болезнь. – Ваша дочь Александра сегодня на первых ролях в «Ленкоме». Во всем ли она соглашается с вами? Или дома может возразить: дескать, папа, ты не прав? – Нет, что вы, она возразить мне не может. (Смеется.) Зато жена бывает предельно строга. Вообще жены часто помогают режиссерам. Я вспоминаю, как на репетиции к Плучеку в Театр сатиры приходила его супруга Зинаида Павловна. И вот когда репетиция заканчивалась, она подходила к артистам с блокнотом и делала замечания. Например, одному из них говорила: «Всё хорошо». Другому: «А вам еще думать надо над образом». Третьему: «Вы рано смеетесь, у вас не все получается». И так далее. Когда артисты меня не слушаются, я им говорю: «Ребята, если будете плохо себя вести, приведу жену с блокнотом...» – Уходят великие артисты. Нет Абдулова, Леонова, Пельтцер, Ларионова, долгое время не играет Караченцов. Это ощущается в коллективе? – Конечно, ощущается. Но все равно в России, несмотря ни на что, рождаются талантливые люди, подрастает молодежь. Назвать могу многих, но все же сейчас меня особенно радуют Виктор Раков, Иван Агапов, Маша Миронова. В какой-то момент молодые артисты становятся значимыми, любимыми. И потом, как правило, после ухода из жизни их причисляют к разряду великих деятелей русской культуры. – Ваш театр часто выезжает на гастроли, ленкомовцы играют спектакли перед самой разной аудиторией. Реакция зрителей всегда примерно одинакова? – Нет, очень отличается. Например, питерцы иначе смотрят спектакль, чем москвичи. В «Шуте Балакиреве» есть такая фраза: «Войной русских людей пугать не надо». В Москве на нее зритель редко обращает внимание, разве что иногда слабый смешок может раздаться в зале. А в Петербурге после этой фразы — аплодисменты. Я подумал: «Вот она, острота». – К коллегам на премьеры ходите? – Хожу, но все равно это работа. Расслабиться не могу, поскольку отношусь к этому как к ответственной репетиции. – А если спектакль плохой, можете уйти в антракте? – Вы знаете, иной раз очень хочется так сделать. Но премьера — это ж вроде как событие, и уйти, не досмотрев половины спектакля, очень неудобно. Впрочем, не думайте, будто мне ничего не нравится. Я с удовольствием наблюдаю за Кириллом Серебренниковым. Мне нравились все его спектакли, начиная от «Пластилина» и заканчивая «Лесом». Правда, последующие постановки немного огорчили, но все равно Кирилл стал большим режиссером. Люблю спектакли Петра Фоменко, несмотря на то, что у меня есть претензии к «Бесприданнице», и их много, но смотрел ее с удовольствием. Иногда заглядываю к Эдуарду Боякову в его маленький зальчик театра «Практика», слежу за Центром Мейерхольда и так далее. Особенно я люблю большие формы — там, где режиссер работает на широкой площадке. А вот небольших залов, где можно играть камерный спектакль, я побаиваюсь, потому что там часто угнетают зрителя. Помню, меня пригласили студенты на свой пробный спектакль в ГИТИСе. Они выбрали пьесу про семью, в которой просто ужас на ужасе. Например, мама ненормативной лексикой пользуется по поводу полового созревания сына. Отец пьет, сын вот-вот станет наркоманом. После спектакля студенты поинтересовались, что я думаю о постановке. – Что же Вы сказали? – Я сказал: «Вы знаете, чтобы уж совсем напугать зрителя, надо, чтобы папа жил с дочкой, мать меняла бы сексуальную ориентацию. И обязательно сделайте крупным планом введение наркотиков в вену». Они удивленно на меня посмотрели, но, я думаю, намек поняли. Если главная идея спектакля — одиночество человека в мире, не обязательно его показывать столь натуралистично. Искусство в том и заключается, чтобы деликатно раскрывать темы, о которых не принято говорить. Меня радует то, что, когда зритель хочет сделать хороший подарок врачу, дарит ему билет в «Ленком» или в «Современник», или во МХАТ... Беседовал Виктор БОРЗЕНКО